Слишком жаркий Кипр [СИ] - Евгений Сартинов

И Юрий догадался. Он расстегнул рубашку, и показал священнику свой крестообразный шрам. Тут раненый вздохнул с облегчением. После этого он начал шептать на ухо Юрия.

— Одна… проститутка в Тебризе сказала… что Мансур хочет с тобой посчитаться…

Он хотел что-то еще сказать, но потом тело его резко дернулось, а затем обмякло. И тут же в церкви загрохотали шаги сразу нескольких человек. Резкий голос на чужом языке прокричал несколько фраз, которые Юрий понял и без переводчика.

— Встать! Руки вверх! Вы арестованы!

ГЛАВА 17

— Я в пятый раз заявляю, что я не убивал отца Василиса. Я приехал уже после того, как в него стреляли. Он при мне был еще жив.

Тон Астафьева был монотонен, как сигналы точного времени, но и его терпению приближался конец. Этот бессмысленный по своему идиотизму допрос продолжался уже четыре часа, и вопросы следователя были столь же однообразны, насколько и глупы.

— Если он был жив, то, что он вам сказал? Почему вы не говорите нам? — настаивал грек. Переводчик, тот самый, что переводил в свое время его разговор с Папандреу, старался переводить не только дословно, но и точно передать агрессивную интонацию следователя. А Юрий продолжал.

— Я уже говорил вам, что я не знаю греческого языка. То, что он сказал имя Сократоса, это я расслышал, больше ничего не понял.

Сидевший напротив Юрия тучный человек лет сорока пяти, поморщился. Заместитель прокурора города Лимассол Григор Костадинос, был большим другом комиссара Солона Либератиса, и к Сократосу Михаилидису был настроен, мягко говоря, весьма лояльно. Пока переводчик толковал ему ответ задержанного, он закипал, как доходящий до кондиции чайник. Ему жутко надоел этот разговор, и Григор решил закончить его резко, и как он думал, убедительно.

— Хватит запираться, Юркас Астафьевас! — Стукнув по столу, закричал он. — Против вас есть неопровержимые улики. Вот!

И он вытащил из ящика стола полиэтиленовый пакет с несколькими гильзами.

— Это гильзы из вашего пистолета! Их нашли на месте преступления.

Юрий усмехнулся, и отрицательно покачал головой.

— Может, они выпущены из такого же пистолета, как тот, что был со мной, но точно, что не из моего. Кстати, почему они тут? Почему вы не отдадите их на экспертизу?

— Если я их отдам, это будет вам смертным приговором!

— В таком случае, я хочу, чтобы меня быстрей приговорили.

Григор рассердился не на шутку. Он, в самом деле, вызвал какого-то полицейского в штатском, и быстро накарябав несколько слов в фирменном бланке, отдал ему пакет. После этого он торжествующе посмотрел на Астафьева.

— Ну, вы этого хотели? Теперь вас не спасет никто!

— Тогда я еще раз хочу спросить, почему до сих пор не вызван мой адвокат?

— Вы его получите! Завтра! Вместе с обвинительным заключением! Сейчас я велю проводить вас в камеру.

Юрий пожал плечами.

— В камеру, так в камеру.

Камера на поверку оказалась типичным обезьянником, чуть почище, чем в родном Кривове. Большая комната, с одной стороны она была открыта для наблюдения. До пояса обезьянник был забран железом, а сверху уже шла вертикальная решетка. Что тут было замечательно, это хорошо налаженная система вентилирования. Юрий с содроганием сердца вспомнил запах, который исторгало из себя подобное же заведение у них в Кривове. За годы службы «обезьянники» подобного типа пропахли бомжами так, что их было легшее взорвать, чем проветрить. Тут же можно было дышать, было не жарко, и не прохладно.

— Закрыли, фараоны хреновы, — пробормотал Астафьев, рассматривая свое новое жилье.

Что было в этом заведении бестолково, с точки зрения Астафьева, это само расположение камеры. Дежурная часть этого управления располагалась в стороне от камеры, так что творилось внутри, оттуда было не видно. Правда, время от времени, раз в полчаса, мимо камеры с угрожающим видом проходил толстый полицейский с дубинкой на поясе.

Были в камере и задержанные, один, типичный бомж, не посмевший даже занять место на обширных нарах, и спящий калачиком в углу. Был еще один коренастый бедолага, дремавший в позе ямщика на облучке. Этот старожила камеры показался Астафьеву жутко знакомым. При вхождении Юрия он только чуть приоткрыл глаза, а потом снова их закрыл, делая вид, что спит. Юрий так же отошел к дальнему концу камеры, забрался на нары, и прикрыл глаза. Ему надо было обдумать создавшуюся ситуацию, но ему мешал этот бородатый парень. Юрий попробовал выкинуть его из головы, но мысли невольно возвращались к его дремлющему соседу. Он явно его знал, где-то видел, и это уже было опасно. Астафьев уже начал злиться оттого, что никак не может вспомнить, где он его видел. Но в этот момент тот пробормотал что-то по-испански, и Юрия как-то сразу осенило.

"Утро, "Золотой якорь", этот морячок блевал около крыльца. Фу ты, черт! А я уж думал, что это снова мой личный киллер".

Теперь он мог бы сосредоточиться на главном, кто его так подставил. Но, тут снова загремели запоры, и в камеру втолкнули очень высокого, худого парня с типично кавказским лицом. Он и пробормотал себе под нос что-то соответствующее моменту, угрожающее, с явным применением исконно русских слов. После этого он забрался на нары рядом с Астафьевым, и тут снова начал качать права.

— У, ш-шакалы! Мусора кипрские!

— В чем дело, брат? Кто тебя так обидел? — спросил Юрий.

Тот обрадовано обернулся к Юрию.

— Ты тоже наш, русский, да? Слюшай, брат, это что за люди в этом самом Кипре, а? Я сюда отдыхать приехал, а меня вместо этого в кутузку посадили, да!

— И за что тебя так? — заинтересовался Юрий. При этом его не покидало ощущение, что он видел где-то этого парня. С его памятью так происходило часто. Врезался какой-нибудь человек в память, и навсегда. Но этого кавказца Юрий явно видел где-то не так давно.

— Да слюшай, зашел в кабак, хотел шашлык-машлык кушать. Тут какой-то пьяный этот самый, грек, вылил мне на штаны вино! Ну, я его толкнул в сторону, говорю ему: "Эй, что ты делаешь!" Он свалил столик, потом еще один. Так и пошло! Все драться ко мне полезли. Набежали эти, в погонах, и сюда меня притащили. Он виноват, а меня на нары, да? Меня так даже в Москве не обижали!

— Да, крохоборы, — согласился Юрий, невольно представивший, что там было на самом деле, и от этого разулыбавшийся. — Тебя как зовут то?

— Алибек я. Алибек Мукашев.

— А я Юрий. Откуда родом?

— С Дагестана, Махачкала.

— А сейчас где живешь?

— В Москве. Торгуем мы с братом. Сюда отдохнуть приехал, и вот…

Этот мирный разговор был прерван лязгом ключей и скрежетом открываемой решетки. Все с любопытством уставились на входную дверь. На пороге показался среднего роста типичный грек, довольно хорошо поддатый. При виде его Алибек буквально вскинулся с места.

— Вот-вот, этот козел! Из-за его и меня загребли!

Он соскочил с нар, и, подскочив к новенькому, схватил его за грудки. Тот в свою очередь схватил за грудки дагестанца, и что-то быстро залопотал по-своему, по-гречески. Астафьев, и оживившийся морячок кинулись разнимать дерущихся. С большим трудом им удалось их разнять, так что минут через десять киприот и дагестанец лежали на разных концах нар, а между ними как два щита — Астафьев и морячок. Того, как, оказалось, звали Сальвадором. Он действительно оказался испанцем, отставшим от своего корабля. Все это они выяснили часа за полтора оживленных переговоров между всеми обитателями камеры. Как ни странно, связующим звеном между ними оказался бомж, знавший, похоже, все языки мира. Именно он с хриплым хохотом переводил разговор грека Юрию, потом говор испанца, рассказывая при этом на какой-то чудовищной смеси языков. Сам же он говорил не на русском, а на какой-то древней помеси славянского, как понял Астафьев, на сербском. Ближе к полуночи все начали уставать от этого бессмысленного общения. Первым задремал Юрий, потом сморило и морячка. Все остальные так же притихли, было непонятно, спят они, или просто замерли, чтобы не мешать другим. Только бомж, которого все уже звали просто Фредом, все ворочался в своем углу, почесывался, да, время от времени сплевывал в угол. Вскоре затих и он. Теперь не спали только двое.

Алибек никак не мог притвориться спящим, мешал его бурный, кавказский темперамент. Задание, что он получил от Мансура, было простым и понятным. Более того, оно было почетным. Решетки, замок, все это было ерунда, он открыл бы все возможные двери за считанные секунды, этому его обучали. Но, сначала нужно было выполнить главное дело. Мешало только одно — не спал этот чертов грек. С одной стороны Алибек был ему даже благодарен, все же с его помощью он легко оказался тут, в одной камере с нужным ему человеком. Но, с другой стороны, что же он так долго не спит!? Наконец, уже в третьем часу ночи захрапел и грек.